В защиту лавочника

04.09.2012 17:55
Автор: Леонид Луцкий Источник: Глобус

Все споры русско-еврейских интеллигентов, что на кухне, что в эфире, а еще дай бог здоровья этому громоотводу – интернету, заканчиваются гневным криком: «Ненавижу лавочников!»

Как это ни парадоксально, но лавочник в постиндустриальном обществе, когда используются исключительно дешевые палестинские, суданские, молдавские, украинские, эфиопские и прочие руки, - это последний трудяга из числа полноценных граждан страны.

Лавочник встает с петухами, а закрывает - с совами, и зачастую мечтает о клозете на рабочем месте. Отлучиться на секунду по малой нужде для него значит потерять потенциального покупателя, о его проблемах лучше спросить у уролога. В студенчестве меня ежегодно отправляли на производственную практику. На конвейер кузовного цеха, где делали «ушастый» запорожец. И вот ты видишь туалет посреди цеха и часами мечтаешь до него добежать.

Лавочник не ходит в отпуск, потому что ему не на кого лавку оставить. Дело даже не в потере денег, а в невозможности доверить бизнес постороннему человеку. Из всех атрибутов цивилизации у лавочника одна радость – кондиционер, который, будь его воля, он бы с удовольствием выключил, и потел бы, экономил.

Лавочника душат торговые сети: при оптовых закупках там могут позволить себе любые скидки и демпинговые торговые войны. Его ассортимент одновременно и универсален, и безнадежно убог, но при этом он умудряется держать цены чуть-чуть ниже, чем в специализированных магазинах.

На него давно объявило облаву налоговое управление, он давно пребывает в положении бесправного спартанского илота, черной кости, независимо от своего происхождения.

Рассматривая лавочника несколько шире, а именно как владельца малого и даже среднего бизнеса, приходишь к выводу, что эта категория находится в постоянной зоне риска.

Поэтому, не будь лавочник столь прижимист, я бы, помимо уролога, рекомендовал ему и психолога.

Из наблюдений: он подвержен мгновенной тяжелой депрессии - в случае, если к концу дня ничего не удалось заработать. Еще пару таких пустых дней, религиозных праздников, и он начнет кидаться на людей. И, напротив, склонен впадать в эйфорию, когда выдается счастливая неделя. Спит плохо, до утра в поту считает не баранов, а убытки. Каждый третий бизнес в Израиле, свидетельствует статистика, находится под угрозой закрытия, и этот дамоклов меч угрожающе висит над головой.

Большинство «русских», как свидетельствует та же статистика, в сфере частной инициативы достаточно инертны и предпочитают синицу тлуша-маскорета в руке любым журавлиным стаям в небе. Удивительно, но даже те из моих дважды соотечественников, кто успел застать начало и расцвет кооперативного движения, почувствовать запах заработанных собственной инициативой денег, вспомнили в Израиле о своих дипломах.

Израильский лавочник - не чета европейскому бюргеру, он не чувствует себя защищенным и пребывает в состоянии коровы молочно-мясной породы: когда все выдоят, непременно зарежут. Маколет либо любой другой мелкий бизнес - не то состояние, которое при передаче по наследству будет гарантированно кормить следующие поколения, как немецкая пивная-кнайпе, французская брассерия, итальянское кафе или пиццерия.

Но если лавочник - не средний класс, кормилец, основа общества и источник налоговых поступлений, то кто же соль израильской земли? Кибуцник? Да господь с вами, на дворе 2012 год. Рабочий, строитель? Современный таиландский рабочий? Представитель хайтека, у которого нет никаких прав, и через какой десяток лет его вышвырнут по возрасту, выжав все соки? Понятно, нет. Это госслужащий, массовый представитель единственной защищенной категории израильских граждан.

У него есть квиют, профсоюз, внятная пенсионная программа, если сократят, то право выхода на досрочную пенсию, периодически открывающиеся всевозможные фонды и другие накопления, скидки на приобретение автомобилей для госслужащих, счет в банке «Яхав», совершенно иные, щадящие условия для взятия машканты и ссуд.

Конечно, любое государство поощряет своих «солдат» - армию, полицию, прокуратуру, судейских, спецслужбы, чиновников всех рангов, учителей и проч. В цивилизованных странах государевы люди получают немного, но у них спокойная гарантированная старость. Диктаторские режимы к своим нукерам куда более щедры, им нужно опираться на верных и преданных церберов.

Вот мы и имеем в западном варианте следователя или прокурора, которого в случае ослепительной карьеры могут взять в серьезную адвокатскую контору, либо любого другого чиновника, чьи знания и опыт легко найдут применение на частном рынке.

У нас, напротив, госслужащие, да еще со второй степенью, получают значительно больше, чем в частном секторе. Редкий случай в мировой практике, когда за квиютное протирание штанов платят больше, чем за инициативу, желание рисковать и пахать до седьмого пота.

Примеры ухода в политику или в госмонополии (каковыми де-факто и де-юре является большинство наших процветающих компаний) отставных высокопоставленных военных, полицейских чинов и госслужащих высшего ранга меня не убеждают, потому что эти синекуры им даются за лоббистскую деятельность в хорошо знакомой среде, откуда и будут рекрутироваться поколения next нашей элиты.

По счастью, наше низшее и среднее чиновно-служивое звено лишено той удручающей коррупционной составляющей, которая махровым цветом проросла в России. Но когда в недавнем прошлом всем госслужащим, которым был положен мобильный телефон, выдавался аппарат исключительно компании «Пелефон», армейским - исключительно автомобиль «Пежо», или всем чиновникам, от секретарши до министра, вдруг выдали бесплатно экономящие воду насадки на кран производства одного и того же завода, понятно, что дело в грандиозном откате.

Ладно, у богатых свои законы, а каково быть бедным и средним? Среднестатистический израильтянин до недавней волны подорожаний работал на государство только 192 дня в году, а на себя - лишь 174.

На оборону (а куда деваться?) он пахал 27 дней, и при непрозрачном бюджете этого ведомства я не уверен, что кто-то из людей в мундирах не нагрел на этом руки.

25 дней у усредненного трудяги ушло на министерство соцобеспечения - это сколько мы отпахали на пособия для харедим? Минпрос сожрал 23 дня, а школьники в массе своей не поумнели. В 11 дней обошлось здравоохранение, не берусь судить об этих расходах, некомпетентен. И, наконец, 68 рабочих дней ушло на оплату долгов государства. По сравнению с предыдущим годом налоговое бремя увеличилось на 11 дней, а вот во сколько смен нам станет подорожание бензина, н.д.с, товаров, услуг, продуктов, электроэнергии, сигарет, пива и далее везде, еще не объявили. Но доподлинно известно, что полиняет среднестатистическая семья на 1000 шекелей в месяц или на 12.000 в год. Больше чем на одну среднюю же зарплату, или минимум - дней на тридцать с лишним.

За счет кого? Госслужащего, который ничего не производит? Понятно, покупательная способность и уровень жизни его понизятся, но Гистадрут и Минфин найдут способ ему соломки подстелить. Да нет, за счет работяг и тех самых лавочников, которых мы сильно не любим.

Автор: Леонид Луцкий Источник: Глобус

Взято здесь

В поисках еврейских запонок

про Тель-Авив
Зиновий Зиник, писатель, эссеист, критик
22 августа


Получив из Тель-Авива приглашение на свадьбу, я решил обновить свой летний гардероб и на Jermyn Street в Лондоне (я в Лондоне три с лишним десятка лет), где джентльмены приобретают рубашки, выбрал для свадебной церемонии одну льняную, цвета бешеной лососины. С манжетами. На запонках. Я примерил ее уже в Тель-Авиве, прямо перед свадьбой. Рубашка сидела на мне идеально, и цвет для свадьбы достаточно отрадный. Но тут же выяснилось, что я забыл захватить из Лондона свои запонки. Остановился я у друзей в самом сердце Тель-Авива, на бульваре Дизенгоф, в десяти минутах ходьбы от легендарного кафе «Касит», где еще в семидесятые годы собиралась интеллектуальная элита и богема Тель-Авива, воображая, что они как экзистенциалисты в кафе Les Deux Magots на бульваре Сен-Жермен в Париже. (Бульвары Тель-Авива и спланированы, собственно, под парижские. Или под одесские?) Сейчас в этом кафе, как и в его парижском двойнике, сидят, главным образом, американские туристы. Замечательные просторные кафе со всеми мыслимыми разновидностями кофе, пирожных и еврейских булочек с маком тут остались, но Дизенгоф в наши дни – это в первую очередь бульвар дорогих бутиков, сетевых фешенебельных магазинов одежды. Я был уверен, что куплю запонки на первом же углу.

Не тут-то было. То есть запонок нигде не было. В некоторой панике я решил обратиться за советом к старожилу Тель-Авива своему старому другу израильскому поэту (и переводчику Шекспира) Меиру Визельтиру. Меир сначала удивился: как же так, в еврейских местечках запонки были традиционным свадебным подарком. Запонка, соединяющая две петли манжет, – это материализация метафоры о связи жениха и невесты, их разного прошлого и совместного будущего. Тель-Авив, впрочем, не местечко в черте оседлости. Сионистские идеи впервые зародились в умах ассимилированных евреев-идеалистов Австро-Венгерской империи и были подхвачены британскими юдофилами. Но в конечном счете, чьими руками с двадцатых годов началось строительство еврейского государства в Палестине? Это были евреи-пролетарии из местечек и недоучившиеся студенты из Прибалтики и Польши, из Украины и России, бежавшие от погромов, одержимые идеями свободы, равенства и братства (главным образом для евреев). За редким исключением, они симпатизировали русской революции и социализму в принципе. Так или иначе, они отрицали все буржуазное. А что такое запонка, как не символ этой самой аристократичности и буржуазности? А к 1948 году, когда Бен-Гурион провозгласил независимость государства Израиль, в стране утвердились вполне просоветские, если не сказать просталинские настроения (что вполне объяснимо после разгрома Гитлера Советской армией). Патриотический израильский фольклор 40–50-х годов – и в мелодиях, и в словах – это практически переводы советских песен (создававшиеся, в свою очередь, еврейскими композиторами в России). Сталин, проголосовавший в ООН за создание государства Израиль, запонок, естественно, не носил. На самых известных фотографиях Бен-Гуриона он (и его окружение) неизменно в рубашке с открытым воротом и коротким рукавом: точь-в-точь как члены политбюро на черноморском курорте. Тут запонки явно не требовались. Меир Визельтир знает, что говорит: он родился в Москве, и его мальчиком в пятидесятые годы вывезли через Польшу в Израиль.

Израиль был задуман отцами сионизма как возрождение библейского прошлого во имя светлого будущего тех, кто готов был отказаться от своего европейского (главным образом восточноевропейского) реакционного и антисемитского настоящего. Я не уверен, что цари иудейские носили запонки, но современное слово для запонок в иврите, как и многие другие термины, было, скорее всего, выдумано Элиэзером Бен Иегудой. Он родился в Литве 150 лет назад и, переселившись в Палестину, занялся систематическим обновлением библейского иврита. Однако с тех пор иврит изменился неузнаваемо, вобрав в себя речь иммигрантов из арабских стран, английский сленг и русский мат, арго мобильных телефонов и новации авангардистских поэтов. Так что в наше время не все израильтяне способны понять архаический, древнееврейский язык Библии. Так или иначе, официант ресторана, где мы сидели, этого слова не знал. С другой стороны, не знал он и языка идиш, на котором говорила Батия – та самая, что семьдесят лет назад (еще до провозглашения государства Израиль) открыла ресторан, где мы с Меиром и обсуждали израильскую проблему с запонками.

Ресторан этот с простым названием «Батия» на углу Дизенгофа и улицы Арлозоров – одно из моих любимейших мест в Тель-Авиве. Тут простые столики, как в столовке; при входе, у бара, под стеклом – вся кулинарная роскошь, которая вас ожидает. Вот уже четвертое поколение семейства Батия кормит тель-авивцев набором блюд, хорошо знакомым их предкам из Восточной Европы. Это меню для меня как возвращение в несостоявшееся еврейское детство. Я родился, как и большинство евреев моего поколения, в совершенно ассимилированной московской семье. В детстве я никогда не слышал ни слова на идиш, никогда не держал в руках Библии и не ведал, что такое синагога. Но скажи мне, чтó ты ешь, и я скажу тебе, кто ты. Моя бабушка, со своим берлинским дипломом, периодически готовила гефилте-фиш (называя ее фаршированной рыбой). Тут, у Батии, подают даже фаршированную голову карпа. Не говоря уже об изысках вроде соленых помидоров и капусты, вареных пупков с пюре, фаршированных куриных шеек, цимеса (сладкой тушеной морковки) и, естественно, бульона с лапшой и клецками. (В баре – водка под соленые огурцы, всех известных сортов.) Приобщение к этой идишной кухне как причастие: ты воссоединяешься со своими предками, с их, можно сказать, плотью через пищу, которую они ели.

Место это – редкое для Тель-Авива. Мы встретились с Меиром в пятницу утром, а к вечеру (начало еврейской субботы – шабат) попасть сюда трудно: у входа очередь, где тель-авивская элита стоит плечом к плечу с портовыми грузчиками. Язык идиш и его традиции многие годы презирались, чуть ли не запрещались отцами сионизма, как тяжелое наследие прошлого (после субботнего ужина у Батии двигаться действительно нелегко). Неудивительно, что это прошлое влезло в израильское настоящее через желудок и привело к возрождению – заодно – и литературы на языке идиш. Но у меня была надежда, что вместе с фаршированной рыбой это семейство или их родственники завезли в Израиль еще и запонки. Ведь хасиды и крайние ортодоксы до сих пор расхаживают, как и их предки, в черных шляпах, в шелковых кафтанах, белых чулках и рубахах с огромными манжетами. Иерусалимский профессор теологии, специалист по Библии Нехама Ляйбович объяснила мне когда-то, что весь этот маскарад в действительности парижская мода Средневековья. Польский раввин посылал ежегодно своего гонца в Париж, чтобы евреи в его общине одевались по последнему слову французской моды. Раввин умер, а костюм польского еврея не изменился за последние лет четыреста (так евреи буквально интерпретировали завет о следовании обычаям отцов – вплоть до одежды), не исключая запонок, само собой. Однако за этими польскими запонками надо было ехать в Иерусалим, потому что такого магазина с хасидскими одеяниями днем с огнем в Тель-Авиве не сыщешь.

От Тель-Авива до Иерусалима езды минут сорок на маршрутном такси или на автобусе-экспрессе. Но это две разные вселенные, в чем есть свои преимущества. Вдали от Стены плача, Храмовой горы, Гефсиманского сада, Крестного пути и Гроба Господня нет опасности случайно подхватить иерусалимский синдром. Это психическое заболевание как микроб простуды в воздухе: вселяется в тех, кто, из-за своей истерической природы, склонен к религиозному экстазу и среди камней святого города начинает воображать, что он и есть спаситель, мессия, в крайнем случае пророк, что от него и от его молитв зависят судьбы всего мира. Чтобы ускорить пришествие мессии, эти одержимые из евреев борются за строжайшее соблюдение иудейских законов (так, как они эти законы понимают). Поэтому субботу лучше всего проводить не в Иерусалиме, где большая часть заведений и магазинов (продающих запонки) по субботам закрыты, а в Тель-Авиве. Здесь, впрочем, огромная часть жителей заражена тель-авивским синдромом. Это противоположный, так сказать, синдром параноидального страха перед иудеями-талмудистами. Тель-Авив хочет показать всему миру (и всему остальному Израилю – в первую очередь), что здесь религия – это личное дело каждого. Хочешь соблюдать субботу (или пятницу) – сиди дома. Не хочешь есть свинину – не ходи в супермаркет, где мясным отделом (обычно) заправляют выходцы из России: тут можно найти все сорта крайне некошерных российских и польских колбас плюс немецкий шпек в придачу.

После иврита и арабского, русский в девяностых годах – с волной иммигрантов из России – стал третьим официальным языком в Израиле. Если ты не знаешь иврита, может возникнуть иллюзия, что ты в бывшей советской республике, со своим телевидением, театрами, книжными магазинами. И ресторанами, конечно. Тут можно путешествовать и во времени. Знатоки – писатели Марк Зайчик и Лев Меламид – показали мне удивительные места вокруг здания Центральной автобусной станции (сейчас оккупированной сомалийскими беженцами), где можно утолить ностальгию по эпохе перестройки – в продуктовых магазинчиках со столиками внутри, с простой российской выпивкой и закуской. Они же утверждают, что места с истинно русско-кавказской кухней можно найти не в фешенебельных частях Тель-Авива, а на южных окраинах, неподалеку от тель-авивской тюрьмы «Абу Кабир». (Удержусь, пожалуй, от острот по поводу параллельной ностальгии по тюремному прошлому.)

В то время как Иерусалим пытается стать городом библейского будущего, Тель-Авив уже давно супермаркет такого рода ностальгий для выходцев из разных стран. Йеменские евреи, бежавшие в Израиль от арабских погромов, были первыми «темнолицыми» в стране, им доставалась самая черная работа. Но они народ на редкость неунывающий, и в своем когда-то бедном, почти трущобном квартале рядом с шумным и пестрым рынком Кармель они открыли семейные ресторанчики. Тут до сих пор дают вкуснейшую острую чечевичную похлебку с бычьими хвостами, но среди завсегдатаев уже не только рабочий люд и рыночные торговцы в кожаных фартуках, но и тель-авивская элита и богема: они толкутся в дешевом (на вид) баре «Минзар» или в изысканной столовке «Митбахон» («Кухонька»). Всем опостылел закостеневший шик бульвара Дизенгоф, и модные заведения перемещаются в южные кварталы города в сторону портового Яффо, откуда, собственно, в двадцатые годы и начал застраиваться Тель-Авив – и в первую очередь в квартал Неве-Цедек. Здесь, в Неве-Цедеке, были дома легендарных имен израильской литературы – и поэта Бялика из российского местечка, и романиста Агнона, нобелевского лауреата, выходца из Германии. В XIX веке вокруг Яффо селились германские тамплиеры-лютеране, решившие душевно и духовно переродиться в библейской Палестине. Но перед Второй мировой войной кое-кого из этой общины, по причине пронацистских симпатий, интернировали и даже выслали в Австралию британцы. Неподалеку от Неве-Цедека, в квартале Флорентин, открыли свои первые фабрики и склады евреи из Салоник (они прекрасно жили в эпоху турецких султанов, но в двадцатые годы оказались под властью националистической Греции). В Тель-Авиве селились евреи-беженцы из гитлеровской Германии, и среди них – основатели школы дизайна и архитектуры Bauhaus (взгляните на Дом культуры им. Русакова в Москве), так что центральный Тель-Авив – это музей архитектурного модернизма тридцатых годов.

В Тель-Авиве происходит то, что произошло с Ист-Эндом в Лондоне или Уильямсбургом в Бруклине. Когда-то заброшенные или трущобные пролетарские кварталы стали заселяться бедными художниками, потом реставрировались, появлялись богемные кафе и бары, цены взвинчивались, и вот уже тут трудно найти кого-нибудь, кроме богатых адвокатов, французских миллионеров и туристов. А художники перемещаются в поисках новых трущоб. На модной улице Шабази, в баре на крыше Центра Сюзан Далаль в Неве-Цедеке, наша общая приятельница Йемпа Болеславски подсказала мне еще одно возможное место, где продаются запонки. Это – арабские магазины в старом городе Яффо поблизости. (Йемпа издает переводы на иврит арабских писателей и утверждает, что арабские мужчины носят рубашки с запонками.) Однако Меир Визельтир развеял наши надежды. Когда-то Яффо был в основном арабским городком с каменными мешками дворов и пыльными улицами, которые спускались к порту, где за пластмассовыми столиками за копейки давали жареную средиземноморскую барабульку и дешевое вино. Теперь здесь есть все, что отрадно сердцу туриста в поисках восточной экзотики: заново отстроенные древности, замощенная площадь, центральная мечеть, ступени и стены, шикарные приморские рестораны. И никаких запонок. Конечно, вне этой центрально-туристской части все осталось по-прежнему, и можно даже найти арабские лавки. Но дело происходило накануне еврейской субботы, в исход пятницы. Хотя еврейская суббота еще не наступила, но пятница еще не кончилась, а пятница – это мусульманский шабат. То есть все арабские магазины были закрыты.

Я отправился на свадьбу без запонок, просто подвернув рукава рубашки. В толпе, где все были или в майках, или в «бен-гурионовках» – с короткими рукавами и отложным открытым воротом, отсутствие у меня запонок прошло незамеченным. До меня дошло, что Израиль делится не на мусульман и евреев, не на религиозников и атеистов, не на тех, кто за профсоюзы и кто против социализма, а на тех, кто знает, что такое запонки и пользуется ими периодически, и тех, кто понятия не имеет, что это такое.

Вернувшись в Лондон, я стал распаковывать вещи и обнаружил эти самые пропавшие запонки: они, как оказалось, затерялись в углу чемодана, под подкладкой.

© Zinovy Zinik, 2012

Источник